Потоки солнечного света скользили по береговому склону, переливались оттенками янтаря на деревянных постройках и растекались золотом по цветам заливных лугов. Они вспыхивали красками бирюзы, отражаясь от поверхности реки, и растекались малиновой акварелью по куполу вечернего неба. Расплывчатые образы другого, исчезнувшего мира возникали в моем сознании. И подобно тому, как вполне реально по своему извилистому руслу передо мной протекала река Протва, они плавно обретали свои четкие, материализованные формы и очертания.

«Откуда возникли все эти метаморфозы, этот синтез прошлого с настоящим? Зачем… для чего?» – размышлял я, остановившись на пологом берегу реки, во время своей прогулки за Домом ученых. И тут, неожиданно, то место, где я случайно оказался, напомнило мне давнюю историю, рассказанную моей мамой.

Справа от меня, за выступом леса, по самому краю заливного луга, в 50-х годах находились конный двор и углубленное в землю с почти касавшейся земли крышей, бревенчатое овощехранилище. Чуть поодаль стоял летний деревянный коровник, сооружённый в виде немудрёного навеса. В него пригоняли бурёнок на дневную дойку. Среди них была одна, просто уникальная корова по кличке Синичка. Это была знаменитая рекордсменка по надоям молока не только в совхозе с очень серьёзным названием «п/я 276», но и во всей Калужской области. Молоко у нее было отменного вкуса, которому в наше время мог бы позавидовать любой современный «молочный» бренд. По проценту жирности её молоко вполне могло соперничать со сливками.

– Аннушка, а ты Синичку подоила? – как всегда очень ласково обратилась к доярке София Афанасьевна, жена директора подсобного хозяйства (так, в обиходе, все называли это засекреченное предприятие).

– Подоила, Софья Афанасьевна, подоила, – весело откликнулась Аннушка и приветливо улыбнулась, вытирая полотенцем руки.

София Афанасьевна была интеллигентной еврейкой средних лет. Она приходила за молоком всегда в красивых и модных платьях. Двадцатилетней Аннушке она казалась солидной дамой. Но несмотря на разницу в возрасте, у них, как у сверстниц, всегда находились интересные женские темы для разговоров.

Группа коров Аннушки состояла преимущественно из молодых тёлок, каждую из которых она терпеливо раздаивала. Она с детства хорошо запомнила наставление своей бабушки Маши: «Чем лучше раздои, тем выше надои». Поэтому все бурёнки её группы давали много молока, значительно перевыполняя установленный для них норматив. Коровы настолько хорошо знали Аннушку, что по голосу, по шагам, по запаху, каким–то своим внутренним животным чутьём всегда заранее узнавали о приближении своей хозяйки и каждый раз приветствовали её радостным, дружным мычанием.

Аннушка оказалась на территории будущего Обнинска по неведомой воле судьбы. Время было трудное… Если только вдуматься, прошло всего восемь лет, как закончилась война. Она приехала из небольшой живописной тверской деревеньки с поэтическим названием Ракитня, окруженной со всех сторон дремучими, преимущественно еловыми лесами, и с историей своего возникновения, уходящей далеко в допетровские времена. Любая работа на земле Аннушке была хорошо знакома. Любая, потому что ей довелось работать и в поле, и на торфо– и лесозаготовках, и 12-летней девчонкой в лютую, морозную зиму 41–го года, на большаке между селом Пухтина–Горка и деревней Выселки, за четыре версты от дома чистить снег для прохождения советских войск. В годы войны все колхозные лошади были «призваны» на фронт и ей, девчонкой–подростком, пришлось работать на упрямых и грозных быках, а по весне, перед посевными, впрягаться вместе с взрослыми женщинами в плуг и пахать на себе тяжёлый каменистый суглинок.

Немцев в деревне и родном Фировском районе не было, им не удалось пробиться на самый высокий участок Валдайской возвышенности. Но пламя близкой войны опалило всех… В шести километрах от Ракитни находился железнодорожный разъезд «65-й километр», названный так по расстоянию до стратегически важного железнодорожного узла Бологое. Этот разъезд и районный центр Фирово, находящийся с ним на одной железнодорожной ветке, подвергались интенсивным бомбардировкам, особенно в моменты прохождения воинских эшелонов, которых ежедневно следовало по нескольку десятков. Бомбардировки этого участка железной дороги продолжались вплоть до апреля 1944 года.

Моя бабушка, Пелагея Алексеевна, в мои школьные годы рассказала мне один трагический случай, свидетелем которого она была. Ранним утром, осенью 1942 года, она, вместе с другими женщинами, была направлена на «65-й» разъезд для погрузки на фронт сельхозпродукции. Едва они приступили к работе, как произошёл неожиданный налёт вражеской авиации. Он был настолько стремительным, что к нему никто не успел подготовиться. Армада вражеских самолётов закрыла всё небо, они группами пикировали на воинские эшелоны, сбрасывая свой смертоносный груз. В немыслимом аду разрывов бомб, самолётного гула, выстрелов, криков и стонов кто–то стоял, кто–то куда–то бежал, полз или неподвижно лежал, вжавшись всем телом в землю. Бабушка впервые оказалась в самом центре пекла войны, в этой кровавой, безжалостной людской мясорубке. Она стояла в полной растерянности и смотрела на всё происходящее как бы со стороны, как на страшное замедленное кино. В какой–то момент со стороны горящих вагонов она увидела солдата, бегущего по железнодорожной насыпи ей навстречу. Он держал в руках приподнятый нижний край гимнастёрки, а в ней горкой лежала картошка. Первая мысль, промелькнувшая у бабушки: «Зачем ему, именно сейчас, понадобилась эта картошка?» А эту картошку они только что грузили в вагоны. Когда солдат пробегал мимо неё, она всё поняла, поняла, как жестоко она ошиблась. Это была совсем не картошка, а страшное, окровавленное месиво человеческих внутренностей…

Примерно в трёх километрах от деревни находился полевой военный аэродром истребителей. Немцы догадывались о его существовании, но точных его координат они не знали. Аннушка много раз была свидетелем воздушных боёв наших и фашистских самолётов. Иногда они разворачивались прямо над деревней. На этот случай у каждой семьи в огороде были вырыты землянки, которые не раз спасали стариков, женщин и детей, пока линия фронта не отодвинулась далеко на запад.

Познала Аннушка и голод, и холод, и вкус лепешек с лебедой. Буквально вся сельхозпродукция деревни шла на фронт, для Победы. Не хватало даже картошки на весеннюю посадку, и досаживали её на колхозных полях и своих огородах специально сохранёнными и пророщенными очистками. Она, как и многие в те годы, сполна хлебнула военного лиха.

Анна Михайловна, так уважительно обращался к молодой доярке только директор подсобного хозяйства* Иван Андреевич Бондарев, хотя зачастую он называл её по–простому – Нюра. Это был не только требовательный, но и заботящийся о своих подчиненных руководитель. Аннушка была у него передовой дояркой, и он очень ею гордился. В те годы она, вместе с маленьким сыном Толиком, жила в общежитии, в одноэтажном деревянном доме по улице Шацкого, дом 1, в котором до войны размещалась начальная школа колонии «Бодрая жизнь». В этой школе–колонии великим педагогом С.Т. Шацким воплощались в жизнь его передовые инновации в области образования и воспитания. И это были самые первые инновации на территории будущего города. В предвоенные годы это была одна из лучших школ в Московской области и РСФСР. Учились в ней не только дети крестьян, но и высокопоставленных московских чиновников. Познакомиться с уникальной школой и перенять практический опыт приезжали делегации из Америки и чуть ли не со всей Европы.

Областное руководство давно заметило трудовые успехи молодой доярки, и было принято решение – направить Аннушку, вместе с её рекордсменкой Синичкой, на Всесоюзную выставку — ВДНХ. Иван Андреевич был несказанно рад за свою подопечную, но для самой Аннушки это было настоящим психологическим испытанием. «Как мне ехать, – думала Аннушка, – на кого оставить сына Толика, который каждый раз, стоя на подоконнике и вглядываясь в окно, ждал возвращения мамы с работы?» Бросить его на чужих людей или взять с собой она никак не могла. Эти размышления тяготили её и не давали покоя. Она поступила так, как ей подсказывало материнское сердце. И как директор подсобного хозяйства, и подруги не уговаривали Аннушку, она не смогла поехать. Кто знает, не откажись она тогда от той поездки в Москву, её судьба могла сложиться совершенно по-иному и была бы у Калужской области известная на всю страну доярка, а подобные примеры из советской истории известны. Но жизнь Аннушки, как и река Протва, продолжила размеренно течь по уже установившемуся руслу… По тому самому руслу, в котором сейчас, передо мной отражалась речной гладью вся голубизна вечернего, летнего неба.

__________________________________________________________

* Единственная постройка, которая осталась и напоминает о существовании п/я 276, снабжавшего будущий город Обнинск сельхозпродукцией – это одноэтажное здание бывшего коровника на территории обнинского Горгаза, бережно им сохранённое и используемое в своих хозяйственных целях.

Ю.Павлов