1945-2020 – 75-лет Победы в Великой Отечественной войне

В этом году часто будут вспоминать о Второй мировой войне, которая для нас называется Великая Отечественная. Со дня её завершения прошло 75 лет. Война прошлась по судьбе всех, кто жил в 1941-45 годах, и след её не заживает…

Во время войны оккупанты с местными жителями обычно поступали жестоко. Значительную часть населения, в том числе сотни тысяч женщин и детей, угоняли на Запад, где были концентрационные лагеря. Многие узники были уничтожены. Но были и те, кому удалось выжить в этих нечеловеческих условиях.

В Обнинске есть общественная организация бывших малолетних узников фашистских концлагерей. В ней состоит и Иван Васильевич Зубарев. Когда началась война, ему было всего пять лет.

Иван Васильевич родился в селе Овсорок Жиздринского района Калужской области 10 января 1936 года. В его семье было ещё три сестры, он был самым маленьким. Вот что рассказал Иван Васильевич о тех годах — о том, что видел и помнит, и что вспоминали его родные:

 — Отец мой, когда добрался до Жиздры, увидел, что там никого не было, все разбежались. Он вернулся. Уже зима была, в село иногда приходили немцы. Говорили, что их «прогнали от Москвы». Иногда и партизаны заглядывали к нам ночью. Однажды фашисты вызвали всех мужиков из деревни на железнодорожную станцию Судимир. За связь с партизанами их расстреляли, и моего отца тоже. Это случилось в феврале 42 года.

Был ещё такой случай (это мне потом рассказывали). В нашем селе постоянно немцев не было. А ребята какие-то, видно партизаны, что-то праздновали, гуляли. То ли помолвка была, то ли свадьба – не знаю точно. Вдруг появился немец. Ребята были подвыпившие, храбрые, одного немца не испугались, а оружие у них было, и они стали в него стрелять. Немец быстро смылся, а утром прибыл целый карательный отряд. Овсорок подожгли со всех сторон, жителей загнали в амбар — там погибло больше семидесяти человек. А наш дом стоял на отшибе, в маленькой деревеньке Табор, за пару километров, до нас не добрались. И жили мы там до 1943 года. В августе 43-го всех, кто остался жив, и кого застали в деревнях, погнали в Брянск. Началась, так сказать, моя «одиссея» вместе с мамой, сёстрами и тёткой.

В Брянск пригнали, а там было что-то вроде лагеря, народищу полно. Сколько по времени мы там были, не помню, но запомнил речку Десну. Лагерь этот пешком погнали дальше. Через речку толпы шли, и у меня такое впечатление осталось, что моста не было. То ли вброд шли, то ли просто плыли.

Было уже холодно, наступила осень, ночью костры жгли, ночевали под открытым небом. Куда нас гнали, мы не знали, но оказалось, что дошли до Белоруссии. Там лагерь был уже капитальный, находился недалеко от Ковеля и Борисова. В бараках жили те, кто находился постоянно, а мы были временными, перевалочными. Оттуда по железной дороге нас отправили в Германию и привезли в концлагерь Дахау. В этом лагере, как и в других, погибло много евреев. Русских, чехов, поляков и других узников, особенно молодых, использовали как рабочую силу.

В Дахау я заболел, и меня направили якобы в больницу, разлучили с семьёй. Попал я в какой-то санитарный блок. Что со мной сделали – не знаю. Слышал я, что у детей брали кровь. Про себя не могу утверждать, но что-то со мной делали. Пока я там был, мою семью отправили в следующий лагерь, рядом с городом Новый Ульм в Баварии. Это был небольшой лагерь, там работали на мебельной фабрике, делали ящики для снарядов, для оружия.

Мама плакала, со слезами обращалась к начальству, и, удивительно, нашёлся какой-то добрый дядя, который поехал в Дахау и забрал меня оттуда, чтобы успокоить семью. В каких-то разговорах звучало, что он был антифашист. Немцы ведь тоже были разные…

В том лагере ещё были дети. Мы ничего не делали, бродили, даже играли. А семейство наше работало на фабрике до 45-го года.

Бавария была зоной, которую бомбили американские самолёты.  Город Ульм они почти с землёй сравняли. Правда, кирхи почему-то остались стоять. А когда узников освободили, я запомнил, как все расстреливали Гитлера на портретах. Помню, как американцы на своих джипах проезжали, а немцы из окон вывесили простыни белые – сдались. Из лагеря немцы исчезли куда-то, толстый начальник, у которого был значок со свастикой, тоже пропал. А мы там жили до дня Победы. Потом начался процесс возвращения, нас передавали советским войскам. Народу было много, мы подолгу стояли в разных местах, ждали. Потом долго ехали в вагонах, с пересадками в свою страну, домой.

В конце концов, привезли нас опять на станцию Судимир, а оттуда мы пешком в свою деревню отправились. А там — ни кола, ни двора — всё пожгли. Куда деваться? Нашлись люди, которые рассказали про совхоз имени Молотова в Боровском районе (потом он назывался совхоз Боровский). Мы туда отправились. Там было подсобное хозяйство московское, свиноферма, летом приезжали москвичи, помогали. Люди тогда жили в бараках, но уже дома строили. Позже там многое, конечно, поменялось.

Иван Зубарев окончил школу, потом учился в Москве в машиностроительном техникуме, служил в армии, первый год — на целине. В конце 50-х вернулся домой. В столицу перебираться было уже сложно, но рядом начал активно строиться новый город — Обнинск. Он пришёл сюда искать работу, и в 1960 году начал трудится в филиале МИФИ. Кстати, на работу в МИФИ тогда оформлял отдел кадров ФЭИ. Долгие годы проработал Иван Васильевич в ИАТЭ-МИФИ. В лабораториях института его знания и навыки высоко ценили.

Несмотря на преклонный возраст, то, что пришлось пережить в детстве во время войны, забыть он никак не может. Слава богу, ему и его семье удалось уйти живыми из фашистских концлагерей.

 Подготовил В.Шапошников