Дмитрий Иванович Блохинцев (1908-1979) прожил в Обнинске относительно короткий период своей жизни, всего шесть лет, с 1950-го по 1956-й. Однако эти шесть лет стали пиком его научной деятельности.

Ещё бы – он в эти годы был директором лаборатории «В», в которой тогда построили и запустили в работу Первую в Мире атомную электростанцию! Он много чего сделал хорошего и полезного до этого и после этого. Но слава одного из создателей обнинской АЭС – самая громкая. За решение этой задачи Блохинцев получил Ленинскую премию. Есть у него награда и более высокая – Звезда Героя Социалистического Труда. Этой награды он был удостоен секретным указом, видимо – за военные разработки. В те годы учёные получали Золотую Звезду, как правило, за «укрепление обороноспособности страны».

Первая атомная станция

На Блохинцева, как директора лаборатории «В», возложили научное руководство строительством АЭС. Предстояло пройти никем не пройденный ранее путь. Но, как гласит восточная мудрость, которую любил вспоминать Дмитрий Иванович – «Ребёнок не боится тигра».

Сегодня всякий, кто хорошо учился в школе, знает принципиальную схему АЭС – она не такая уж и сложная. Но за этой простотой стоят сложнейшие научные и технологические решения. О том, как их находили, Блохинцев написал в книге «Рождение мирного атома», вышедшей в 1977 году. Ясно, что о многом в то время писать было нельзя, у нас же почти всё — секрет и государственная тайна. Нельзя было написать, что главной темой лаборатории «В» была разработка реакторов для подводных лодок, а АЭС – это всего лишь побочный продукт. Нельзя было написать, что здание атомной станции строили заключенные, что после расстрела Лаврентия Берии, руководителя атомного проекта СССР, строительство на несколько месяцев остановилось.

Тем не менее, воспоминания Блохинцева очень интересны, читаются легко, у него хороший язык: «По-видимому, в каждом новом деле бывает, по крайней мере, две неясности и две ясности: первая неясность — когда люди совсем ещё ничего не знают о предмете, затем наступает первая ясность — когда всё кажется изумительно очевидным. Далее наступает вторая неясность, когда отчетливо понимаешь, что, в сущности, ничего не знаешь, а только думал, что знаешь. И, наконец, появляется зрелое знание и полное владение делом». Блохинцеву довелось пройти через все эти четыре стадии. И, как он писал, «не раз у нас проходил холодок по спине от ощущения возможной несовместимости уже принятых конструктивных решений с новыми обстоятельствами, ранее не принятыми во внимание».

Например, такой «холодок» пробежал, когда стали считать, какой зазор должен быть между трубками тепловыделяющих элементов, содержащих ядерное топливо, и их графитовой оболочкой, замедляющей нейтроны. Графит от радиации распухает. А как сильно распухает, никто не знает. Значит, может произойти такое, что отработанные ТВЭЛы из реактора не достанешь – он попросту станет одноразовым. За такое по головке не погладили бы, точно. И таких задач, которые надо было быстро решать, во время проектирования и строительства возникало сотни.

Турбина АЭС под действием «атомного пара» начала работать 26 июня 1954 года в 17 часов 45 минут. Как писал Блохинцев, никаких праздничных мероприятий не готовили, красную ленточку не разрезали. Нервное напряжение было таким, что о придании событию торжественности и не думали. А потом в кабинете директора высокие московские гости немного расслабились.

Первые месяцы эксплуатации выдались очень тяжёлыми. Первый блин вышел комом. Аварии шли одна за другой, и возникали серьёзные угрозы. «Аппарат на наших глазах приобретал весьма сомнительные и, может быть, небезопасные свойства», — писал Блохинцев. Однако аварий с выходом радиоактивности за пределы здания не было, как и переоблучения персонала. Станция проработала недолго, года два. Потом её реактор использовался как экспериментальный до 2002 года.

Быстрые реакторы

У Блохинцева в лаборатории «В» был конкурент, критик и соратник – Александр Лейпунский. Александр Ильич продвигал идею реакторов на быстрых нейтронах. А Дмитрий Иванович раздражался от напористости и поспешности Лейпунского. И в своей книге упрекнул его за радиационную аварию на испытательном стенде в 1954 году  – «поспешили!»

Тем не менее, как директор, поддерживал начинания Лейпунского и содействовал строительству в лаборатории «В» экспериментальных реакторов на быстрых нейтронах. Даже гордился тем, что когда Лейпунский заболел, взял на себя научное руководство пуском в эксплуатацию первого в Европе быстрого реактора БР-1.

 В 1955-м Блохинцев поддержал идею создания импульсных реакторов, и он воплотил её, но уже в Дубне, где стал директором Объединённого института ядерных исследований. Похоже, он не сильно отделял лирику от физики. Вот как он описал выход импульсного реактора, который сравнивал «с тигром в клетке», на мощность: «Нарастает звук щелкуна. Это уже не отдельные капли редкого дождя, это весёлый бойкий дождик, рассыпающийся звоном по крыше. Реактор пошёл. Ожил тяжёлый металл, и теперь рвётся в самое сердце атома. Сотни тысяч и миллиарды нейтронов рождаются и вновь захватываются в ничтожные доли секунды. Началась цепная реакция. Впервые в мире реактор заработал в сверхкритическом режиме – пунктирная линия маленьких ядерных взрывов. Мы как бы дразнили прирученную атомную бомбу тысячу раз в минуту. Огоньки пересчёта красной ленты самописца, пулеметная стрекотня анализаторов и ползущая лента чисел. Позднее вечером пустили реактор на полную мощность».

Атомные ракеты

Став директором лаборатории «В», Блохинцев увлекается идеей создания ядерного ракетного двигателя. Атомная бомба у страны есть, а средств доставки её до Америки нет. Нужна такая ракета, которая долетит. И теоретически ядерный двигатель для этого очень хорош. И это не всё. А если ядерный двигатель поставить на крылатую ракету – низколетящий беспилотный самолет с ядерной боеголовкой? Он в мгновение ока незаметно долетит до любой европейской столицы. А если ядерным двигателем оснастить стратегический бомбардировщик? Он хоть две недели будет летать без посадки, а то и дольше.

Споров и сомнений по поводу реактивных ядерных двигателей было очень много. Их применение тогда, в середине 50-х, казалось перспективным и заманчивым. Дело дошло до того, что под руководством Блохинцева в лаборатории «В» их не только «рисовали» на бумаге, но некоторые узлы и детали воплотили в «железе» и испытывали их здесь же. Будущий генеральный директор «Технологии» Александр Ромашин, в середине 50-х лаборант лаборатории «В», участник тех испытаний, писал в воспоминаниях: «Из испытательной камеры вылетали куски окиси бериллия с ураном вместе и продукты взаимодействия окиси бериллия с продуктами сгорания керосина. Никаких фильтров, уловителей! Прямо на улицу!.. Все это летело в сторону пляжа, где люди отдыхали, ничего не подозревая. Такое отношение было к технике безопасности. Летит, ну и  летит. Крупные куски подбирали, а мелочь так и оставалась».

Чем всё закончилось? А ничем. Ядерные авиационные двигатели так и не появились – слишком уж небезопасной представлялась их эксплуатация. А вот ракетные ядерные двигатели построили. И даже прошли их огневые испытания в 1969-70 гг. на Семипалатинском полигоне. Американцы сделали подобное и тоже дошли до стадии испытаний. А потом СССР и США отказались от них. Двигатели получились очень дорогие. Да и на химическом топливе ракеты летали неплохо.

Еще в лаборатории «В» в 50-е годы под руководством Дмитрия Блохинцева делались теоретические расчеты термоядерной бомбы РДС-6т («труба»). Для этого он создал самый секретный отдел №6, которым руководил лично. Исследования показали бесперспективность такого типа термоядерного оружия, даже испытывать его не пришлось. Как говорится, отрицательный результат – тоже результат.  Так что Обнинск в определённой степени причастен к ядерной оружейной программе.

Руководитель

Все, кто работал с Блохинцевым, отмечают, что он был идеальным руководителем – к людям относился уважительно, даже предупредительно. Однажды он написал: «Наука – дело таланта и призвания. Теперь наука ещё и дело коллективное. Но всё же среди ученых есть особая категория людей, одержимых страстью к науке, учёных, великий талант которых лишь изредка доставляет им радость, но причиняет постоянную муку неудовлетворенности достигнутым. Именно на этих хрупких, немногих людях держится весь успех того или иного института. Эти люди обычно непрактичны, они легкоранимы и уязвимы, — их нужно беречь, их нужно охранять, они – белые журавли».

Бывало, подчинённые воспитывали директора — Блохинцев порой забывал поздороваться в ответ. На эту тему в стенгазете нарисовали карикатуру, вся лаборатория смеялась. Говорят, что после этого Дмитрий Иванович исправился.

Просто поразительно, насколько его хватало! При огромной научной и организаторской работе он ещё успевал играть в футбол, кататься на лыжах и велосипеде, писать картины и сочинять стихи. Мне больше всего нравятся эти:

Нам служат компасом созвездья Зодиака,

Плывём в туманах Млечного Пути,

И нам огни непознанного мрака

Мигают, как чужие маяки.

А.Собачкин